Желание служить общему благу должно непременно стать потребностью души, условием личного счастья.

Антон Павлович Чехов

Киев. Начало 90-х. Мой первый класс школы, нас только успели зачислить в ряды октябрят, но пионерами стать уже было не суждено. Настало переломное время. Рушилась старая система и на смену приходила новая. Один фундамент необходимо было заменить на другой, новый, неокрепший. Убрать и зачистить всё старое и полностью переформатировать. И в мою детскую неокрепшую память врезалось яркое воспоминание: школьный двор, грузовик загружают книгами и учебниками, которые стали уже ненужны, для отправки на макулатуру. Рядом мальчишки этими книгами играют в футбол, весь двор усыпан порванными учебниками и другой литературой, оторванные страницы кружатся, как осенняя листва на ветру, сильный ветер разносит их по двору... и вот оторванная страница со стихотворением классика медленно падает в лужу, мокнет, но текст всё ещё можно прочесть... Я собираю в свой детский портфелик все книги, которые могу спасти и донести домой... даже для папы тут есть книга по электронике...

Я часто оглядываюсь назад и в воспоминаниях перемещаюсь в это время, и много думаю о системе образования. О том что было, что ушло, и что появилось... Старый фундамент разрушили быстро... ломать не строить... Но что дали взамен? И как на самом деле всё сложно и больно выстраивалось. И в следствии этого, как же много нам недодали. Нас лишили тогда возможности самим разобраться, понять и принять свои личные решения. За нас решили, что - хорошо, а что - плохо... И не о политике сейчас я говорю, а всего лишь о художественной литературе. А ведь именно тут можно найти истинные ответы, прочувствовать и понять чей-то опыт, много опытов, почувствовать время... обдумать, осознать и сделать свои собственные выводы. Любая система несовершенна, но надо искать зёрна и быть разумными, а не слепыми ведомыми котятами. Уму необходимо быть пытливым, и всё время и ум, и душа обязаны трудиться.

Художественная литература даёт ключи, с каждой новой книгой сознание растёт. Я очень жалею о том, что много любимых писателей в моей жизни, к сожалению, появились уже после окончания школы... Что слишком поздно пришла к Чехову, сама, случайно... И пошло-поехало... И пазлы потихоньку начали складываться...

Прошло время и меня пригласили посмотреть спектакль «Насмешливое моё счастье» в Театре русской драмы имени Леси Украинки. Это стало переворотом сознания... но у меня уже был небольшой фундамент, и я понимала происходящее. Но как журналисту мне была очень интересна реакция окружающих, особенно молодых. Поймут ли они спектакль, время, соединение писем... Смогут ли уловить ритм? Существует ли сейчас мост между поколениями? Реакции были разными, а спектакль стал одной из моих Святынь... и так захотелось погрузиться в него ещё глубже, пообщаться с его создателем и актёрами, а потом в статье передать всё то сокровенное, что помогло создать спектакль-легенду.

"Мне думается, режиссёр должен обращаться к Чехову тогда, когда это становится его внутренней, почти физиологической потребностью.

Гений Чехова в том, что он обладает уникальным даром выстраивать драматургию состояния человека. Чехов прослеживает микродвижения души, её микроповороты. Когда они созвучны твоему состоянию, тогда можно приступить к воплощению Чехова на сцене. Это должно быть близким тому, что испытывает поэт, который не может не написать стихотворение."

Галина Волчек

Антон Павлович Чехов подарил нам «Чайку», «Три сестры», «Вишнёвый сад», «Палату №6», «Дядю Ваню»... Кажется, вся история начала прошлого века говорит с нами словами чеховских героев. А что мы знаем о нём самом? Невыдуманный Чехов открывается читателю и искателю в переписке.

«Насмешливое моё счастье»… Эта фраза, в которой звучит тихая грусть, принадлежит Антону Павловичу, именно она стала названием особенного спектакля на большой сцене театра Леси Украинки. Это спектакль о Чехове, о его мыслях, о его терзаниях, о его мире… Тут куда не глянь - сразу открывается отдельная вселенная, в которую хочется погружаться и изучать. Сама личность Антона Павловича завораживает глубиной мысли и осознанностью, и каждый раз по-новому раскрывается этот образ, его боль, его отчаяние... От его мыслей и творений долго тянется приятный шлейф осмысления высказываний. И это побуждает думать, читать, разбираться и погружаться в классику литературы, снова появляется желание смотреть на сцене и переживать его пьесы.

«Насмешливое моё счастье» - это спектакль-легенда, который уже больше пятидесяти лет с аншлагами идёт на сцене Национального академического театра имени Леси Украинки.

Уникальность постановки также заключается в том, что за все эти годы из четырёх задействованных на премьере актёров двое попрежнему играют свои роли. Это народные артисты Украины и России Вячеслав Езепов (Антон Чехов) и Лариса Кадочникова (Ольга Книппер, жена классика). В 2018 году ушёл из жизни Николай Рушковский, который до последнего играл роль брата Чехова в этом спектакле, сейчас эту роль играет Олег Замятин. Первой исполнительницей роли Лики Мизиновой была Ада Роговцева, сейчас эту роль исполняет Наталья Доля. На сегодняшний день в спектакле играют четыре актера — и это четыре народных артиста Украины. А исполнитель главной роли Вячеслав Езепов, живет в Москве и является ведущим актёром Малого театра. Но из года в год, раз в месяц, он совершает один и тот же ритуал: пакует чемодан, берёт билет на поезд «Москва-Киев» ради двух часов на украинской сцене. А потом в ночь после спектакля снова уезжает в свой театр ставить и играть спектакли.

Постановку данного спектакля осуществил художественный руководитель театра, народный артист Украины Михаил Резникович. И как трогательно иногда наблюдать за ним во время спектакля, как он на своём балкончике проживает с героями их роли.... А когда-то, уже очень давно, более 50 лет назад Михаила Юрьевича и его компанию отговаривал весь театр от затеи ставить этот спектакль. «Вы сошли с ума! - слышалось со всех сторон. - Три часа читать письма Чехова!». Но прогнозы скептиков не оправдались. Постановка Резниковича до сих пор с аншлагами идёт на сцене театра и из года в год становится всё актуальнее и актуальнее.

«В настоящем театре зритель следит не за сюжетом, а за изгибами, движениями человеческой души, за её всегда внезапными проявлениями, за интригой. Сюжет входит тогда в сознание зрителя автоматически. Следить стоит за личностью и разгадывать, что там кроется на дне души».

Михаил Резникович

Михаил Резникович. Записки из “Записной книжки режиссёра”: “Мне повезло в жизни несколько раз. Я думаю, при всех сложностях той повседневной жизни, при явном антисемитизме среды во Львове, при безденежье родителей, Господь всё-таки меня хранил и вёл... Может быть, потому что желания и страсти мои были с детства бескорыстны.

Я встретил Георгия Александровича Товстоногова - случай! - и он меня заметил и взял на курс. Стоило огромного труда заслужить его уважение. И хотя в годы учёбы я не был его любимым учеником, он дал мне замечательную характеристику для преддиплома в «Ленкоме» и для диплома в Киеве. И впоследствии, посмотрев «Кафедру», он предложил мне поставить этот спектакль в БДТ. И с лёгкостью необыкновенной написал характеристику на присвоение звания профессора для советского ВАКа. И ВАК, учитывая характеристику Товстоногова, присвоила мне звание профессора без апробации в каком-то другом высшем театральном институте, что случалось крайне редко.

В Театр им. Леси Украинки - случай! - я пришел в эпоху личностей: Юрия Сергеевича Лаврова, Виктора Михайловича Халатова, Евгении Эмануиловны Опаловой. Это очень важно, особенно в годы становления молодого режиссёра. Конечно, эти артисты шли на компромисс с режимом. А кто не шёл?.. Но нравственно и творчески у них был Бог в душе и в сердце, и они бескорыстно помогали тем, кто стремился овладеть профессией.

Здесь я встретился с Давидом Львовичем Боровским — снова случай! - и он оказал на мой творческий рост огромное влияние.

Случайно нам с Давидом попалась пьеса «Насмешливое моё счастье» и это снова была счастливая случайность, потому что внутренний мир Чехова — в письмах. Его мысли о смысле жизни, о нравственности, о человеке, о людских взаимоотношениях во многом определили моё отношение к действительности.

В Киеве, тоже случайно, я встретил ещё одного выдающегося писателя и человека — Павла Архиповича Загребельного.

Вот всё это — Товстоногов, театр, Боровский, прикосновение к мыслям Чехова, Загребельный — было моими университетами, и не только в профессии в узком смысле этого слова, но и в реальной жизни — в том, что такое хорошо и что такое плохо, что нравственно и что безнравственно, что достойно человека, а что не очень и где лежит ватерлиния жизненного и творческого компромисса.

Потом мне повезло ещё раз. В 1994 году Президент Украины Леонид Данилович Кучма подписал Указ о моём назначении руководителем нашего театра.

Это везение крупное, потому что мистически каким-то невероятным образом стены этого театра помогают многим поколениям творческих сотрудников состояться, подталкивают, оберегают при всех сложностях жизни. Но помогают при одном непременном условии — преданности молодых людей делу ансамблевого, психологического, человеческого театра... Как могу я пытаюсь передать эти живые традиции молодым, впитывая и в жизни, и в культуре современные реалии в самых разнообразных проявлениях.

Мне кажется, у нас в театре дышит дух и Товстоногова, и Боровского, и Чехова, и наших великих стариков — Лаврова, Халатова... Я был бы абсолютно счастлив, если бы власть больше внимания уделяла гуманитарной культуре, если бы она отчётливо понимала, что, по словам Ф. М. Достоевского, «из подростков созидаются поколения»! Если бы власть задумывалась о поколении тех, кто пришёл на эту землю с распадом Союза, и спросила себя: а не потеряла ли она многих из них?

Мы всё больше ставим классику, она воздаёт сторицей и зрителю — он ходит на эти спектакли, и поколениям артистов. Она формирует и их профессиональное мировоззрение, и отношение к жизни, к добру и злу.

***

Наталия Старосельская. Отрывок из книги «Михаил Резникович: ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ»:

Почему именно спектаклю «Насмешливое моё счастье» суждено было стать своего рода «визитной карточкой» Театра имени Леси Украинки на долгие пять десятилетий?

Что такого особенного лежит в основе пьесы Леонида Малюгина, хорошего, но отнюдь не самого популярного драматурга советских времён?

Чем таким особенным наполнен спектакль, поставленный Михаилом Резниковичем и оставшийся в афише театра даже после того, как режиссёр уехал из Киева?

Наверное, именно на примере этого спектакля лучше прочего иллюстрируются тезисы Резниковича о «простом театре». Насквозь человеческий, настоянный, словно спирт на самых ароматных ягодах, на атмосфере интимнейших проявлений — на переписке людей. Зрелищно - необычайно волнующий придуманным Давидом Боровским органом из берёзовых стволов и финальным уходом Антона Павловича Чехова в распахнувшееся перед ним чёрное пространство. Психологически-ювелирно сотканный из детально прочувстовованных и прожитых артистами взаимоотношений. Познавательно-пропитанный высочайшей культурой прошлого....

Как уже говорилось этот спектакль выстроен так, что с каждым годом и с каждым десятилетием в нём, внутри его, происходят какие-то загадочные колебания большого исторического Времени.

Для артистов. Для зрителей. Для театрального процесса в целом.

Потому что фундаментом этого спектакля, прочным, заложенным на долгие десятилетия, стало именно глубокое нравственное ощущение режиссёром давно ушедшей и наступившей эпох. Во всей их разности, в мимолётных совпадениях, в желании не растерять, непременно сохранить те осколки высокой духовности, без которой мир погибнет.

В «Насмешливом моём счастье» понимание Культуры становится для Михаила Резниковича многоуровневым: оно начинается с культуры человеческого поведения, человеческих отношений, развивается в зачатки культуры творчества, чтобы потом расшириться до самого космоса....

«Этим Чеховым, образно говоря, мы защищали себя от агрессивной пошлости окружающей действительности», - верно подметил один из современников. Но когда спектакль только появился на подмостках театра им. Леси Украинки, проблема эта не была столь остра и болезненна как сегодня. И потому сегодня «Насмешливое моё счастье» воспринимается уже совсем по-иному: мы различаем в нём не только ноты чеховской тоски по несовершенству мироустройства, по гармонии отношений между мужчиной и женщиной, но и собственную тоску по своему потерянному раю — высокой культуре, фундаментальному образованию, человеческим отношениям, приобрётшим за прошедшее десятилетие приблизительность и суетливость...»

«Время дано, оно не подлежит обсуждению, подлежишь обсуждению ты, разместившийся в нём».

Михаил Резникович

Михаил Резникович. Из книги «От репетиции к репетиции». Взаимосвязь времени и пластики определили решение спектакля «Насмешливое моё счастье». На этой работе я многому научился, но понял, что научился, не сразу, а гораздо позже, чем вышла премьера. Вообще, я прослеживаю в этом определенную закономерность. В процессе работы ежедневно решаешь конкретные задачи, и только дистанция времени позволяет сделать выводы.

Работая над этим спектаклем, я открыл для себя, что есть пьесы, в подходе к которым бессильна бытовая логика. Оказывается, есть другая художественная логика — условная, и режиссёр обязан ею владеть, иначе ему многого не поставить.

«Насмешливое моё счастье» - сценический роман в письмах. Действуют Чехов, Лика, Книппер. В драматургии только письма, и в них — самое сокровенное о себе, о близких, боль, одиночество, тоска, гнев, радость, раздумья о жизни человека и общества, о нравственном и безнравственном. В пьесе собраны письма более чем за двадцать пять лет. Как воплотить всё это на сцене? И мне помог художник Давид Боровский. Тогда я и понятия не имел о природе времени в сценическом произведении, о том, как важно её ощутить, и ещё о том, что она диктует пластику. Я просто не задумывался над этим, а Боровский понимал, чувствовал. У него родился интересный образ: полукругом гигантский орган, в нём три плана: первый — самый низкий, второй — в центре, повыше и третий в глубине сцены, самый высокий. Весь орган из берёз. Венская мебель: кресло, стулья, стол. Множество точек, откуда могут появляться персонажи и куда могут уходить. Вначале неслышно и медленно открывались средние створки органа, и далее за всё время спектакля — ни одного изменения формы. Лишь в финале в это зияющее тёмное пространство между створками уходил смертельно больной писатель. За ним так же медленно смыкался орган — жизнь кончилась. Оставались лишь чеховский стол и кресло, его подсвечник, его газета, его пенсне...

Можно много писать об этом решении, обосновывать его, говорить о связанном с ним катарсисе, нравственном очищении (а к нам оно всегда приходит, когда мы читаем Чехова или прикасаемся к его жизни). Что может быть выше и духовнее органной музыки? Очевидно, по ассоциации с ней и возник у художника берёзовый орган. Боровский, кстати, предложил взять лейтмотивом спектакля токатту И.С.Баха. А берёзы — это Русь, та Русь, которую так любил Антон Павлович, и страданиями которой так мучился. Его последняя фраза в спектакле — строчка из записной книжки: «Помнишь ли ты то белое дерево — березу».

Не знаю, от чего оттолкнулся Боровский: от этой строчки, от своих ощущений или от воспоминаний Книпер — она писала, что в ночь смерти Чехова 2 июля 1904 года в Баденвейлере, рядом с их домом, в церкви долго-долго, почти всю ночь, почему-то играл орган.

Решение у художника возникло почти сразу после прочтения пьесы. Привожу этот пример точного пластического решения спектакля, который должен был быть очищен от быта, поднят над повседневностью, доведен в пластике до символа чеховского творчества. Среда, предложенная художником, не только эмоционально выражает Чехова, она учитывает индивидуальную особенность пьесы — роман в письмах — и позволяет играть в ней и юность писателя, и его молодость, и зрелость. Сжатое время пьесы (два-три письма — и прошёл год) великолепно укладываются в эту среду, органично существует в ней. Пластика, таким образом, соответствовала природе времени в пьесе. Письма соединены в пьесе не по закону прямого действия. Каждое из них требует особого решения в пространстве.

Я часто вспоминаю решения Боровского из-за их безусловной талантливости. Работать с ним было интересно и поучительно. Его пластические образы естественны, они органично выражают драматургию, открывают неожиданное в ней. Они - ключ к драматургической тайне пьесы. Мне нравится их обобщённость и простота.

Как мы работали? Сейчас кажется, что никакой работы и не было, мы просто много и увлечённо говорили о пьесе, обсуждали то, что нам хотелось выразить в спектакле. Иной раз решения приходили почти одновременно, только Боровскому на секунду раньше.

Трудно передать, что чувствуешь на спектакле и после него, но ощущение прикосновения к духовному благородству в человеке, к прекрасному и трагическому в нём происходит. От этого легче и хочется жить. И работать.

«Одно из важнейших качеств для людей театра — чуткость ко времени. В каждом времени есть что-то особенное. Важно ощущать его неповторимость. Его пульс, нерв, атмосферу....

Недаром главный герой чеховских пьес — беспощадно уходящее время. Можно не заметить, как оно мчится, не ощущать, что ты за ним не поспеваешь... В каждом театре есть те, кто чувствует время, и те, чувство времени у которых давно притупилось».

Михаил Резникович

***

И вот время подготовило очередное испытание. Начало карантина. Культура, искусство и духовность держат свой очередной удар. Мир проходит новое испытание на сохранение человеческого лица. А мы в кабинете художественного руководителя театра русской драмы имени Леси Украинки говорим о Чехове..

- Михаил Юрьевич, к постановке Чехова вы пришли довольно рано, расскажите о вашем личном отношении к творчеству Антона Павловича?

- Вы знаете, у Блока есть такие хорошие слова: «Жизнь без начала и конца, нас всех подстерегает случай», - и вот так случайно, мне тогда было 28 лет, мы вместе с Давидом Боровским в Москве нашли пьесу «Насмешливое моё счастье» Леонида Малюгина. Нам её порекомендовал заведующий литературной частью театра Станиславского Виктор Дубровский. Это был какой-то сумасшедший азарт, чтобы поставить этот спектакль с совсем молодыми тогда актёрами. Вячеславу Езепову было 25, Ларисе Кадочниковой и Аде Роговцевой - 28, но нам очень этого хотелось. Для меня лично письма Чехова перевернули мою жизнь тихо, спокойно, постепенно. Я начал по-другому воспринимать людей, мир, дурное, хорошее подлость, искренность, какую-то сумасшедшую, безоглядную щедрость человеческую. Я очень благодарен письмам Чехова, потому что они, в общем, в какой то мере, определили дальше мои эстетические, человеческие и художественные пристрастия.

Потом, очень часто, мы не знаем, будет ли внимание зрителей долгим или нет. Иногда мы ошибаемся думая, что будет, а оно исчезает, а иногда наоборот. Это тоже тайна искусства, тайна взаимоотношения зрителя и артистов. И вообще тайна того что носится в воздухе времени, вот угадать то, что носится в воздухе времени и попытаться ответить на это или в какой-то мере реализовать - это вот очень важное качество и артиста, и режиссёра. Понимаете, этот спектакль мы выбрали тогда интуитивно, потому что мы были молоды и не очень ещё понимали это. Мы его репетировали методом предчувствий и потрясений. Это вообще качество театра. Когда мы говорим, что искусство относится к жизни, как вино к винограду, то театр - это вино, это выжимка из жизни. Но вот совсем не всегда артисты могут жить на сцене от какого-то потрясения к потрясению. От предчувствия к предчувствию. Если этого не происходит, то факты и текст буквальны. Мы как-то попробовали избегать этого в этом спектакле. А в последующих, это стало уже нашим методом и «Фальшивая нота», и «Обнаженная со скрипкой», и «Пассажир без багажа», и особенно этот Арбузовский спектакль, очень трудный «В этом милом старом доме». Мы пытались ставить через потрясения человеческие, через предчувствия, а иначе ничего не получалось. И это один из таких самых, таких серьёзных уроков, которые я уже сам получил после того, как стал уже вроде бы профессиональным режиссёром.

Поэтому спектакль «Насмешливое моё счастье», который у нас состоялся 29 июня 1966 года практически с некоторыми изменениями до сих пор идёт на сцене театра. И всем своим студентам я говорю: «Прежде всего, ходите и смотрите «Насмешливое моё счастье», слушайте Чехова, воспринимайте его, он должен войти в вас, как он вошел в меня».

- Можно ли назвать этот спектакль вашим любимым?

- Да, безусловно! Мы сами не ожидали, что пол века он живет на сцене, а зрители откликаются, как и на премьере, так и теперь, потому что что-то великое есть в этом. Чехов вообще открыл человека 20 века, когда люди пьют чай, а в это время разбиваются их сердца. Чехов угадал глубину тайны человека. Он очень часто, особенно в экстремальных ситуациях, скрывал свою боль, скрывал свои потрясения. Поэтому для того, чтобы его воплотить на сцене, надо чтобы и режиссёр, и актёры это достаточно серьёзно понимали и умели это воплотить. Это дано не каждому.

- Это спектакль рекордсмен?

- Да, это правда. Его можно сравнить только с одним спектаклем МХАТа «Синяя птица», который был поставлен в 1909 году и шёл с разными изменениями много лет. Ну, конечно, мы в начале 90-х годов наш спектакль изменили. Вначале там было шесть действующих лиц. Там был ещё и Горький, и была Мария Павловна Чехова, а потом мы скомпоновали так, что осталось только четыре человека: брат старший, Чехов, Лика и Книппер. И такая вот уникальная вещь происходит, понимаете, прежде всего, потому что там задеты многие струны человеческого сердца: «Самомнение и самолюбие у нас европейское, а поступки азиатские», «в Москве нет ни одного мыслящего человека, который говорил бы правду.». Откликается эта пьеса, эти письма Чехова на разные моменты жизни человеческой. В спектакле в последние годы очень часто, когда Чехов говорит своё завещание: «Помогай бедным, береги мать, живите мирно». Так вот, после слов «живите мирно» в зале звучат аплодисменты, а раньше никогда этого не было. Потому что есть ощущение войны. Короче говоря, чеховский камертон честности, порядочности и в жизни, и в искусстве, который я получил в 28 лет, получил его постепенно, репетируя этот спектакль, а потом его восстанавливая всё время. Для меня лично это и эпиграф к моей творческой жизни и реквием...

- Как же хорошо что вы ещё в самом начале отсняли первую версию этого спектакля, где Лику Мезинову играла Ада Роговцева и также отсняли относительно недавнюю версию, где эту же роль уже играет Наталия Доля, а Чехов и Книппер всё те же Вячеслав Езепов и Лариса Кадочникова. И зрители на ютубе могут посмотреть две такие разные по времени постановки и наблюдать трансформации, которые произошли с самим спектаклем, а также с артистами. Михаил Юрьевич, изменилась ли глубина прочтения образов артистами?

- Мне кажется что да. Становясь старше артисты смогли начать выражать мысли Чехова, его дух, его порывы более глубинно, более серьёзно. Первая версия была записана в 1977 году, через 11 лет после премьеры. Но артисты тогда ещё были молоды, а сейчас недавние спектакли конечно более больные, более глубокие, более острые, более неожиданные. Потому что мысли Чехова множатся на события меняющегося мира. И это даёт данному спектаклю новую живую жизнь.

- Когда мы с вами познакомились после «Насмешливого...» в кафе, помните, я фотографировала вас вместе с Езеповым. И вот в этот момент я почувствовала очень тёплую волну дружбы и командности. Вячеслав Иванович так искренно вас обнял и в этот момент почему-то я вспомнила слова Лобановского: «Не команда звёзд, а команда-звезда». Как вам удаётся выстраивать команду-звезду. И всегда ли это получается?

- Вы знаете, родилось это как-то естественно. Потому что мы в этот театр пришли в один год со Славой Езеповым - я из Ленинграда тогда, а он из Москвы. И он у меня начал играть свои первые роли, и у нас чувство локтя было с самого начала. Лариса пришла немного позже, через год в театр, Ада уже была. Тогда был ещё человеческо-творческий азарт. Но удивительное дело, вы знаете, сколько идёт этот спектакль, всегда такая тишина за кулисами. Все, кто помогает спектаклю, - гримёры, костюмеры, реквизиторы, монтировщики — ходят неслышно, говорят шёпотом — они тоже проникаются происходящим на сцене. За кулисами царит атмосфера человеческого благородства, которую ничего не стоит спугнуть, уничтожить громким словом, резким звуком. Я заметил, что многие из них стоят за кулисами и по многу раз смотрят одни и те же, знакомые им сцены. Очевидно, у них тоже возникает ностальгия по чистым, ясным душевным порывам. Я не одинок.

- А часто ли получается создать команду в подготовке к спектаклю, среди актёров, участников спектакля?

- Это очень трудно! Это зависит и от режиссёра, безусловно, который должен быть лидером, он должен увлечь, определить правила игры и заразить азартом. Но это также зависит от команды артистов, насколько они сами ощущают что дело театра - самое главное, что мы все объединены вот этим общим дыханием, зачем ставим, играем. Есть артисты, которые по сути своей являются премьерами, им не важно, что вокруг, важно только быть в центре, а всё остальное ну... не так важно. Вот такие артисты у нас в театре не очень приживаются, хотя бывают очень даровиты, талантливы даже, но у них нет этого чувства целого, чувства локтя, чувства ансамбля.

Сейчас я работаю над американской пьесой «Мои милые мамочки» и вижу, что человек 19 века совсем не похож на человека 20 века, а это первым ощутил и заметил Чехов. Он вскрыл вот этот ужас человека 20 века, когда человек пьёт чай, а в это время разрывается его сердце. В этом изюминка и тайна чеховских пьес, поэтому Чехова ставят 100 лет от Токио до Лондона, включая Америку.

Человек 21 века... вот 20 лет прошло, он уже немножко другой, в нём меньше душевной гармонии, меньше в нём в общем какого-то движения к беззащитно и бескорыстно прекрасному. Мера прагматизма намного более сильна, а душевные порывы, более редки. Вот такое у меня ощущение от человека 21 века. Эти выводы пришли ко мне в работе над «Мамочками», потому что это современная американская пьеса. И как для меня, прелесть её и трудность безумная - она антиамериканская. Это пьеса, внутренне я не знаю, автор думал или нет — она против американского образа жизни. Есть глобальная формула американистикой жизни: ...каждый жарит свою яичницу сам... То есть мера индивидуализма возведена даже не в квадрат, а в символ. В Америке, когда человеку исполняется 20 лет он уходит из семьи, начинается новая его жизнь, абсолютно несвязанная с родителями. Родители живут своей жизнью, он - своей и они почти не сходятся, и это, вотличии от славянской какой-то традиции, которая немножко другая. Так вот, прелесть этой пьесы и трудность её в том, что у героя возникают такие внезапные душевные порывы, такие потрясения, когда они идут наперекор этому образу жизни американскому. И в них возникает та мера душевного света, гармонии. Но прожить это трудно. Поэтому, очевидно, каждое искусство, я беру театр, не хочу более широко говорить, прелестно, когда оно в чём-то перпендикулярно быту времени. Тогда в нём есть какое-то озарение, тогда в нём есть какая-то прелесть.

- Михаил Юрьевич, наш журнал молодежный и наша работа больше всё-таки направленна на молодёжь. Но, к сожалению, молодёжь сейчас стала намного меньше читать той литературы, которою читали другие поколения. Вы преподаёте в высшем учебном заведении, как вы оцениваете уровень сегодняшних студентов?

- Честно говоря, наше образование всё хуже и хуже. Те студенты, которые приходят - мало подготовлены духовно, гуманитарно. И это приходится навёрстывать, если они это понимают, если они хотят это преодолеть. Вот вы знаете, я учился во Львове, в русской школе. Закончил школу в 1955 году. Но я так знаю великую украинскую литературу, как её не знает почти никто из тех, кто сегодня приходит к нам. Я знаю Сковороду, Котляревского, Панаса Мирного, Нечуй-Левицкого.. Я знаю далее великих Коцюбинского, Франко, Лесю Украинку, не говоря уже о Шевченко. Это великая духовная украинская литература. И, к сожалению, сегодня можно рвать рубаху, кричать: «Слава Украине!», ходить в вышиванке и ничего не знать о великих духовных символах, которые есть в культуре Украины. Я, например, наизусть знаю гениальное, потому что нас учили так, гениальное лирическое отступление из «Fata morgana» Коцюбинского, которое сродни отступлению лирическому Гоголя «Птица-тройка» в «Мёртвых душах». И когда я недавно прочёл это нашим актёрам, они несколько обалдели. Но нас учили этому! Нас учили пониманию этого всего! А без этого, во-первых, человек беднее, а, во-вторых, если он в какой-то мере приходит в искусство, то он не добирает очень многих душевных движений.

- Какие выходы вы видите? Как это можно исправить и как помочь?

- Я думаю, что это должна понимать власть. А она не всегда это понимает. Власть должна понимать, что образование и уровень учителей должен быть намного выше и платить им нужно намного больше, и думать о них. Ведь если серьезно «Слава Украине» - это слава всем тем авторам, о которых я говорю. Кроме этого, вот сегодня мои студенты, я называю им, например, роман «Бурьян» А. Головко - никто не читал!.. А Головко в 1926 году написал роман «Бурьян» провидческий по поводу того, как будет деградировать советская власть. Он в 1926 году увидел ужас бюрократии, приспособленчиства. Это грандиозный роман. А кто его сегодня знает? В результате через поколение это всё как-то изменится... Но пока не вижу. Должны быть совершенно другие люди. Понимаете, вот возникла советская власть, революция, то.. сё... о ужас!... Но кто был первым министром культуры у советской власти - всё таки это был Луночарский, то есть был большой духовности человек. После войны Второй мировой, кто был первым министром культуры Франции? - Замечательный писатель Андре Мальро, он организовал и театр Жана Вилара, национальный народный театр. Он организовал Авиньонский фестиваль... Личность очень важна! С другой стороны, личность без команды мало что может сделать и в стране, и в театре...

- Вот вы говорите через поколение, а я не понимаю как... ведь мостик теряется...

- Мостик теряется, это правда. Но я в верю в человека, верю в то, что ещё осознание возникнет...

- Да, но уходят те фундаментальные стены...

- Вот об этом давным-давно написал господин Уильям Шекспир. Он написал «Распалась связь времён».... Вот у нас пока действительно в культурном понимании, да и не только в культурном, но и в понимании вообще страны, распалась связь времён. Потому что, когда Украина выходила из Советского Союза, она была пятой или шестой по уровню промышленности в Европе. А сегодня она даже не знаю уничтожена вся промышленность и страна становится просто сырьевым придатком Запада. Кто-то это понимает, кто-то не понимает... Но это уже совсем другая история....

Сегодняшнее испытание вирусом — это ведь тоже очень серьёзная штука. То что люди изменятся, даже не люди, люди не изменятся, в людях тоже самое останется всё человеческое, ужасное и прекрасное. Изменится взаимоотношение между людьми, изменится ситуация между государствами, изменится внутри какое-то понимание. Что-то будет меняться... Хорошо чтобы в лучшую сторону.

- А как вы относитесь к проблеме русского языка в Украине сейчас?

- Мне кажется, русский язык в Украине не должен быть проблемой. Он должен быть постоянно рядом с государственным языком. Потому что наши народы бесконечно близки. И поэтому великая русская культура, часть она влилась и в определённую украинскую культуру, и Гоголь — кто он такой? И так далее. Поэтому, мне кажется, что борьба с русским языком - перегиб и ничего хорошего, окромя дурного, из этого не выйдет. Другой вопрос, что мы кричим про украинский язык, а где великие произведения на украинском языке за 30 лет, скажите, пожалуйста? Кто? Почему их так мало? Почему за время советской власти был и Тычина, Рыльский, Сосюра, Головко, Яновский... Думать об этом надо, меньше кричать, а больше делать.

У нас были лет 15 или 17 назад гастроли в Мюнхене. Там была конференция европейских литературоведов. И я туда пошёл. И там был француз, который выступал и сказал слова, которые меня потрясли. Он сказал: «Есть три кита великой европейской культуры. Первый кит — Античность, второй кит — Возрождение, а третий кит — это Великая русская литература 19 века: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский и Чехов. И вне этой великой культуры человек в любом пространстве, любой страны, оскоплён, недостаточно объёмен». Это надо понимать.

Кроме того, повторяю, я вам перечислил великих украинских авторов. Их должна наша молодежь знать, знать и думать. Кеннеди после 12 апреля 1961 года, когда Гагарин полетел в космос, американский президент сказал: "Россия обогнала Америку за школьной партой". Образование серьёзное было, и американцы стали перестраивать своё образование. Но есть ещё и одно... Вот у вас молодёжный журнал - молодые должны питаться опытом старших. Но, для этого молодые должны понимать, что это нужно. А когда молодые этого не понимают, то в результате возникает недалёкость. А если они ещё прорываются во власть, то возникает и глупость...

- Как вы видите решения вышеназванных проблем?

- Я вижу их решение только через то, что к власти в культуре и в образовании должны прийти те люди, которые по крайней мере эти проблемы понимают. А иначе ничего не будет. Иначе будет деградация. Давайте вспомним, вот смотрите, русская история: был убит император Павел 1. Ужас! Пришёл на престол сын - император Александр 1. Что он сделал вначале? Он организовал лицей. Тот самый лицей, из которого вышел Пушкин, из которого вышел будущий министр иностранных дел России, который очень много сделал для России — Горчаков (который сменил Нессельроде), из него вышел Кюхельбекер, Дельвиг... Вначале царства он, этот руководитель, понимал, что нужно воспитать иное поколение. А нам нужно, чтобы те люди, которые будут у власти, понимали, что нужно реализовать всё то, что накоплено в духовной культуре Украины за это время, за прошлый век и за 19. Соединяя это с теми достижениями русской культуры, западной культуры и даже восточной. Но это надо понимать. Или хотя бы у власти должны быть такие советники, к которым бы она прислушивалась и верила им...

- А поколения растут.. - без фундамента растут..

- Грубо скажу... Сейчас в Украине есть ещё немного последних сторожей той культуры великой, которую они восприняли через своих учителей. Ещё остались они. Грех их не использовать.

- Михаил Юрьевич, а какая ваша личная шкала ценностей?

- Понимаете. Я человек очень серьёзной русской и украинской культуры второй половины 20 века. Поэтому, моя шкала духовных ценностей - это то, что я уже не раз говорил: театр превращает толпу в народ и театр может очень много сказать миру добра. Если эти понятия могут быть реализованы в нашем времени, помноженные на способы выразительности современного театра. Я терпеть не могу человеческое и творческое предательство, я терпеть не могу лицемерия в жизни. Я терпеть не могу — одно говорю, второе думаю, третье делаю. Вот, иногда, разговариваю с человеком и вижу что он лжёт. Мне как-то неловко смотреть ему в глаза, мне даже неловко ему что-то говорить. Я работал с очень хорошим артистом в Москве, с Евгением Павловичем Леоновым, мне довелось с ним работать в одном театре и у нас были хорошие творческие отношения, он работал в одном спектакле, который я ставил. И вот у него было серьёзное очень последнее интервью, и его спросили, что вы больше всего цените в человеке. Он сказал: «Сомнение и стеснительность». Я могу тоже подписаться под этими словами. Вот собственно и всё!

- А какое стихотворение сейчас вам ближе всего?

- Их два.

Во-первых, Заболотского: «Не позволяй душе лениться, чтоб воду в ступе не толочь. Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь.»

И второе, это Пастернак: «Быть знаменитым некрасиво, не это подымает ввысь, цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех. Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех»...

Подготовила Анастасия Правдивец

© Всеукраинский молодежный журнал «Стена» № 3 (2020)