Часть 1. Начало читайте тут Владимир Быстряков. Интервью. Небо оценит твою честность. Часть 1

Часть 2 >>>> 

- Какая музыка повлияла на ваше становление? 

- Это прежде всего романтика. Прежде всего Бетховен,  Шопен, Рахманинов, это интересные очень Дебюсси и Равель, это Скрябин, Гершвин…. этих я не понимал как запомнить, как-то оно в мою логику не вливалось. Тем не менее, как-то запоминал. Не любил никогда Брамса, Шуберта — почему не знаю. Моцарта очень уважаю, но это тоже не моё. А вот Шопен, да! Какие-то вещи, вроде не броские, но оставляют очень глубокий след, потому что где-то в чем они совпадают с теми мыслями, которые внутри где-то там спят, потаенные что-ли. Вдруг ты слышишь две или три ноты - и всё.. Знаете что интересно, в каждой песне есть две-три ноты которые просто нельзя изменить — это просто будет другая песня, будет совершенно другой аромат. А есть ноты, которые можно изменить.

Вот у нас с Валерой Леонтьевым были разные случаи, мы вместе очень много песен записали. Когда он вдруг... «Бах!...», какую-то фразу спел и говорит: «Ой, я кажется не то что-то спел...». А я говорю: «Стоп-стоп, а ну-ка ещё раз спой!.. Ой, класс, а мне так тоже нравится!», а потому что туда вот вверх повело его чувство. Как-то Коля Караченцов тему спел фальшиво, остановился, смотрит на меня, а я слушаю и говорю ему: «Стоп, оно настолько правдиво спето, что лучше не сделать, да фальшивовато, но зато -так правдиво! И именно это и пойдет!»…. хотя он рвался  переписать дубль. 

У меня есть два, по сути дела, исполнителя, с которыми я до сих пор считаю, что это была моя удача — это Леонтьев и Караченцов. Хотя, казалось бы, они совершенно разные. Вроде бы один не певец, а исполнитель, а другой певец, но не актер. Но, тем не менее, Леонтьев того периода, когда он ещё не был так заласкан, но был уже в зените своей славы и не был «заштампован» вкусом своей свиты, которая потом уже из него сделала «Милый друг... та да.. да..». Ведь он очень глубокий человек, много читающий, мечтавший сыграть Христа, мечтавший вообще сниматься в кино, но однажды не утвердили на роль, и из-за него режиссер ушел с картины, Гена Глаголев. 

С Леонтьевым того периода (начало 80-х) было очень интересно работать, он шел на абсолютно любые эксперименты. А Караченцов — это такое особенное отношение к слову, когда мне достаточно было сказать что: «Коля, ты спел слишком молодо. А ты спой как будто это было когда-то очень давно, а ты сейчас поешь, когда тебе  лет 60, но тебя ещё это где-то трогает. Но это не свежая эмоция!». И он понимал, в чем дело. У нас один раз с ним была нестыковка. Мы поехали в Бургундию во Францию писать наш целый альбом, вот эти 17 романсов. И у нас были очень жесткие сроки, потому что денег было не так много и мы должны были писать каждый день по одной песне. Утром я заканчивал аранжировку, днем он писал, вечером мы сводили. И так каждый день. И мы вдруг с ним застряли на одной песне, он никак не мог понять в чем дело, почему, так сказать, мне не нравиться то, что он делает. У нас не состыковывались две творческие площадки. Он говорит: «Ты понимаешь, у меня творческая площадка Захарова. Я с точки понимания театра пытаюсь сделать. А ты работаешь на интуиции и не можешь мне объяснить, я понимаю что ты хочешь, но словами ты мне не можешь...». Я говорю: «Да! Но когда ты попадешь в точку, я тебе обязательно скажу!». И мы с ним искали, нащупывали, пока, наконец-то, нашли эту точку. Это был романс, который назвался «На краю Земли», это по сути песня про человека, который провел как зек на краю Земли, на севере большое количество лет. Храма нет, а колокол звонит. И до сих пор это ощущение несправедливости огромной в нем сидит. А всё уже прошло, ему много лет. Но он не может петь эту песню, как будто бы это только что было. А Коля начинал с того что он пел как будто бы только что оно здесь произошло. И пока он не понял, мы потеряли время, два дня и выскочили из графика. Но он таки понял в конце! И как-то он мне сказал: «Володя, ты пишешь НАЗАВТРА», - была такая у него фраза... 

Я благодарен Богу, судьбе за то, что мне дал возможность с такими людьми поработать. Я вообще считаю что Караченцов как певец, как исполнитель —  не был раскрыт. Если бы он жил во Франции, допустим, то был бы уровня Азнавура минимум. Потому что он понимал, собственно говоря, о чем песня. 

Знаете, вот у нас испохабили слово «шансон». Ведь шансон это прежде всего очень тонкая поэзия, очень жизненная, это поэзия в которой исследуются такие закоулки человеческой психологии, человеческой души, о которых сложно рассказать в обычной песне. А у нас шансон подается как приблатненная лирика, три аккорда: «Мама, жди меня, я там… тада-радам из зоны вернусь»... и на груди рвет тельняшку. Как я пришел к шансону ? У меня был товарищ  композитор Вадим Хропачев, он в кино работал и однажды меня познакомил с творчеством Азнавура. И у нас был ещё один совместный товарищ Жан Трубецкой, который очень  хорошо знал французский, он мне тогда очень подсобил в переводе. И вот я однажды услышал у него перевод одной из песен Азнавура, называется «Я один в моем одиноком углу». Речь идет о том, что трое сидят в кафе за столиком — он, его любимая и его друг, и он понимает, что у них начинается роман и понимает, как он постепенно уходит из её жизни, уходит из её сознания и вот об этом и поёт. 

Ребята, вот это и есть шансон!!! 

Я на этом воспитывался: Жильбер Беко, Жак Брель, Жорж Брассенс, Шарль Азнавур... Я воспитывался на этой музыке, на этой поэзии.  Она была очень близка к классике и была интеллектуально выше всего того, что у нас было по сути дела. А у нас была советская эстрада, а сейчас кугутско-хуторская. В этом “разноцветьи” оставаться человеком задача нелегкая. Потому как бы... жизненные ситуации - и зарабатывать нужно, и быть в тренде, и что-то ещё, но писать в стиле «Ласкового мая» в эпоху этой группы или «О Боже какой мужчина» ... вроде несложно, но знаете, потом будет стыдно перед самим собой и перед людьми, которые скажут: «Ну, Володь, уж ты дал, понимаешь..». Я не стараюсь завышать какую-то интеллектуальную планку, у меня есть и стебные песни, я стараюсь погружаться в психологию героев стихов, которые мне предлагают. Я много чего перерабатываю в стихах, снимаю стружку здорово с поэтов. Я хочу добиться той жизненной правды, которая должна быть. А уже потом, знаете, думать о том, что сколько эта песня будет жить. У меня есть песни, которые действительно могут быть долгоиграющими, но они неизвестны широкой публике. Значит, когда-нибудь, рано или поздно, раскопают. А допустим простенькие песни из «Острова сокровищ» - они обязаны только тому, что мультик замечательный крутился и крутится и буде крутиться. Как говорят нынешние бабушки возраста потёмкинской лестницы: «Мы выросли на ваших песенках из “Острова”!» 

Небо оценит твою честность, если ты не кривил душой и не старался угодить какой-то моде, критике, зрителям. А писал то, что чувствовал, в надежде на то, что умные люди  поймут. А то, что их не большинство, так есть этому объяснение — большинство никогда не бывает умным. Я никогда не любил моды, быть модным - значит быть постоянно в хвосте, как только начинаешь ей следовать. А вот сделать так чтобы общество повернулось к тебе и вдруг сказало: «Слушай, а... классно! То, что он делает это - классно!». Пожалуйста! Но приблизить это время - не в моих силах, потому что это - вопрос тоже из метафизики. Как оно повернется, как там “сверху” нужны будут твои колебания звуковые... Да, именно колебания звуковые!!! - и не более... Нот всего семь! Из семи нот у кого-то получается симфония Бетховена, а у кого-то «О Боже, какой мужчина...». И больше нот не придумали, так что тут дело совершенно в другом. 

А знаете как я научился курить? У нас было столько задушевных вечеров с Колей Караченцовым за чашечкой кофе, за рюмочкой коньячку, и он обязательно курил. Дымил своей “Примой” как паровоз... И я втянулся.. Это был человек, с которым можно было молчать. И это было здорово….даже молыать... И с тем же Арменом Борисовичем Джигарханяном... совершенно другого склада человек, он ко мне очень хорошо относится. Это всё люди, от общении с которыми можешь “отщипнуть” кусочек творческой мудрости. И когда общаешься с такими творческими людьми, напитываешься этим, это такое заразное явление. Вот я как-то спрашивал Джигарханяна: «Как тебе удается почти без грима и, не меняя особенно себя создавать такие разные роли». Он мне сказал такую интересную вещь: «У каждого актера есть штампы. Только у нормального актера их сотни, а у меня десятки тысяч, я их беру как кирпичики». Вот и всё! И в этом мастерство! Ну, пожалуйста, один возьмет кирпичик и что?... - теще по голове только и…. до свидания. А другой возьмет и из этого создаст атмосферу, опять же таки “парфум”. Всё парфум! Всё ощущение запаха — сцена - ощущение запаха, драматическое искусство, литература, музыка. Притом запах может чувствоваться кожей, мозгами, не обязательно носом. Но если он есть — это такое счастье!!! 

Вот мы недавно с моей женой Олей записали романс, который тоже очень быстро возник. Есть такая Лена Скачко — журналист, я как-то увидел её стихи, которые назывались «Я не любила вас, Дантес». Вот очень такой любопытный взгляд на взаимоотношении Наталии Гончаровой и Дантеса..вроде их нет, взаимоотношений, а вроде бы и что-то такое... Вот это вот: «я не любила вас, Дантес...», но не может это всё забыть. Мы писали этот романс, и Олей очень долго сидели над ним и что-то не получалось. Потому что это не просто стихи, это стихи…. даже не полутоновые,, а четвертьтоновые... А потом мы как-то с ней отснялись, приехали домой переодеться, и у нас должна была быть скоро новая съемка. Я говорю: «Оль, а ну давай попробуем... по-быстрому!». И вдруг БАХ!!! и в десяточку!!! Я  сел, и говорю: «Оля, это просто класс!». Там всё в тему! Причем я тоже в последнее время научился работать двумя, тремя мазками. У меня всегда были аранжировки такие мощные и очень многослойные. Всё это красиво слушалось, когда была чистая фонограмма, а накладывался голос, и половина красоты уходила, да и голос тоже как-то не ощущался. Сейчас я могу двумя-тремя звуками уже нарисовать картину. Как сказал  Кацусика Хокусай: «Для того чтобы нарисовать эту одну линию я учился 80 лет». Вот это из этой серии! Главное - стремление создавать честное, искреннее искусство. И то, что самое удачное — оно приходит сразу. Мощней...видно, оттуда сверху идет мощный заряд и у тебя удачней получается та или иная композиция. У меня есть песня, она идет семь минут, называется “История любви”...  Когда я показал её Малинину, он сказал: «Свят, Свят, Свят... я это петь не буду»... Испугался... Я показал Коле Караченцову, и мы с ним почти сделали каркас этой песни, как оно должно быть, а записал её Андрюша Анкудинов, я считаю это один из лучших исполнителей моих песен. Он президент русского шансона, только настоящего... Камбурова, Вертинский вот это всё... Мы с ним закончили аранжировку и записали, три дня где-то работали, и получилась песня! И люди слушают и плачут! Песня очень классная, она не востребована потому что, во-первых, длинная,  может в фильме выйдет.  Как-то в Америке,  поставил её друзьям,... первых секунд десять они прослушали и при этом о чем-то говорили, а потом вслушались, и до конца... была тишина. А потом кто-то из компании мне сказал: «Володичка, песня хорошая только ты больше нам сегодня её не ставь, пожалуйста». И для меня это была высшая похвала. Значит, она так взяла за душу, что поменяла всю атмосферу встречи, поменяла весь стёб, поменяла весь юморной настрой. Потому что заложено туда очень много. Это песня смесь христианских каких-то вещей и  натурализма. Это всё белорусский поэт Михаил Шелехов написал, попались мне эти стихи и всё, мы её решили в духе залихватской песни нищих в электричках.  Особенно когда после войны, когда: «Братья и сестры... кто сколько может...». Разворачивалась история солдата, раненного, который уже умирает, и... клеит медицинскую сестричку. Вот я считаю, что это одна из моих лучших работ. Или, допустим, «На краю Земли» тоже. Недавно я ещё песню написал, которая называется «Паренек», песня о любви. Как она блудила в молодости, а потом она уже будучи замужем встречает этого человека, у неё уже дети, она успешная. И вдруг она видит ту же самую шляпу и...  крыша слетает. Я показал Пугачевой, она говорит: «Какая замечательная песня, но мне уже её поздно петь». Вот это тоже шансон. Думаю, дождётся “своей Пугачёвой”

- А какие личности повлияли на ваше формирование?

- Их на самом деле было очень много. Тот же Азнавур, Александр Грин, “АББА”, а позже это был Паустовский, а позже Булгаков, Рэй Брэдбери, Хемингуэй, целая плеяда замечательных актёров -от Евстигнеева и до Роберта де Ниро… Перечислять - не хватит и книги ! Я читал их, смотрел их на экранах... и получал для себя жизненно важные вещи. Это Рихтер, которого я слушал. Тот же Артур Рубинштейн, Эмиль Гилельс... когда приходил на концерт этих людей - получал информацию, которая как-то откладывалась в генах...Искусство, которое создается тут же, даже не запись. Тот же спектакль... когда всё это рождается буквально на твоих глазах.

Вот я сейчас скажу такую вещь, немного про политику, что-ли. Вот, например, люди-актеры высокого класса, они как жрецы, которым позволено ВСЁ!. В Египте были жрецы, которые правили, по сути дела, страной, им было не западло советовать или указывать что-то фараонам. Это были люди, которые никогда не затачивались на сиюминутном, на мирском и на том, как обокрасть казну. А потом психология поменялась, что и у нас случилось. Понимаете, самое обидное из всего этого — меняется психология человека и я не знаю, будем ли мы когда-нибудь такими, какими были раньше. Какими были люди в период Серебряного века поэзии в начале 20 века. Мыслить этими категориями. Будем ли мы такими, какими были в 60-е годы во времена этой самой оттепели, когда поэты собирали полные залы и стадионы. Где это было видано такое? Я понимаю прекрасно, что сейчас идет эпоха упадка, и эпохи упадка были всегда. 

- Но, а потом же следует возражение! 

- А потом возрождение, конечно. Понимаете, всё идет циклично. Будет ли у нас сейчас своё возрождение...  на основе чего будет возрождение? Потому что надо, чтобы выросли какие-то люди, которые бы толкнули вперед всё -  и науку и искусство, но их же должен кто-то вырастить... Надо чтобы каждый для себя ставил какую-то программу, не заморачивался особенно на какие-то глобальные перемены в обществе и на земном шаре, а вот чтобы…. каждый - для себя. Потому что каждый из нас представляет маленькую планету, её нужно поливать, её нужно очищать от мусора. Убрать и облагородить свою планету, а потом объединиться и тогда всё получится!

Продолжение следует 

Анастасия Правдивец 

@ Всеукраинский молодежный журнал «Стена»