«Душа обязана трудиться…» Интервью с режиссёром Аллой Рыбиковой

Каждый человек строит, имеет и уносит с собой в могилу свой особый индивидуальный психический мир, не похожий на таковой даже самых близких и понятных для него людей. Мир этот лишь в приближенном виде отражает реальную жизнь и доступен пониманию. Всё это определяет разнообразие психической нормы, не говоря уже об изменениях человеческой личности и всей его психики в различные периоды жизни и под влиянием чрезвычайных обстоятельств, а также болезней.
Яков Неплох «Записки психиатра»

Впервые увидев в театре русской драмы имени Леси Украинки спектакль по пьесе швейцарского автора Лукаса Бэрфуса «Сексуальные неврозы наших родителей» в русском переводе с немецкого и в постановке режиссёра Аллы Рыбиковой, я вдруг ощутила, сколько в нашем обществе искалеченных судеб, сколько за маской благопристойности скрывается уродливого в воспитании детей. И очень захотелось ввести этот спектакль во все школьные программы, рекомендовать тем, кто планирует стать родителями. Можно было бы на основе такого спектакля устроить школу для родителей, дабы, прежде чем приводить в мир нового Человека, надо научиться обращаться с ним и разобраться в первую очередь со своими  комплексами.
Что есть норма и что есть отклонение от неё? Кто мы для наших детей: чуткие родители-наставники или диктаторы? Привычка делить всё в мире на хорошее и плохое, чёрное и белое лишает мир многообразия, не даёт возможность Человеку быть просто «другим». Об этом, и не только,  кричащая история Доры в спектакле «Ангелочек, или Сексуальные неврозы наших родителей».
В декабре 2019 года этому спектаклю на киевской сцене 10 лет, а зал каждый раз полон, а значит, тема актуальна, интересна, вызывает чувства противоречивые, но более глубокие, чем просто от развлечения. Не случайно Карен Хорни в книге «Невротическая личность нашего времени» писала: «Психологические явления всегда сложны; простые на первый взгляд вопросы никогда не имеют простого ответа».
Дора в «Ангелочке» - один из самых уникальных образов не только в творчестве Лукаса Бэрфуса, но и вообще в современной немецкоязычной драматургии. И дело здесь не в модной тенденции литературы и искусства представлять людей со всякого рода отклонениями, в том числе с синдромом дауна и аутистов. Дора другая. Это Человечек, не соответствующий системе «нормы», где на поверхности не всегда то, что сокрыто. Точно об этой девочке высказалась Дагмар Боррманн: ««Изъян» Доры заключается  в том, что она всё принимает за чистую монету, принимает своих близких такими, какие они есть. Она в каждую минуту своей жизни идентична самой себе, своим словам».
Поставить на украинской сцене академического театра такое глубокое и неоднозначное произведение – дело не простое, требующее смелости, если принять во внимание факт, что не только в швейцарском или немецком, но и в украинском обществе всё ещё преобладают стереотипные представления о «норме». Взглянуть на проблему по-новому, сделать сокрытое явным – это ли не задача искусства. Об этом, и не только, мы поговорили с режиссёром-постановщиком спектакля, филологом, психологом и переводчиком Аллой Рыбиковой.

- Алла Юрьевна, Вас называют в театре «человеком-оркестром». Такая многогранность помогает в работе над материалом, в оценке его актуальности для общества?
- Театр – это такое место, где нужно всё. Всё, чему я училась, мне совершенно необходимо при работе над спектаклями. Чем больше театральный деятель знает, тем легче ему донести до актёра суть своих требований. Широкое гуманитарное образование в сочетании с узким специальным даёт эту возможность. Изучение психологии как науки помогает разрабатывать психологическую суть роли, которую актёру придётся исполнять; знания филологические дают возможность грамотной обработки текста, разработки речевых особенностей образа. Ведь иногда приходится иметь дело с текстами 17, 18, 19 веков, или даже с античностью. Недавно мы работали над постановкой пьесы Шиллера «Коварство и любовь». Это совершенно другое время: речевые обороты, построение фразы, понятия, система взаимоотношений людей, их принципы, – всё другое, и это надо понять, осмыслить, пропустить через себя и сделать своим, привычным. В такой же степени нужны и исторические знания, даже если ты исходишь из современного решения материала по Шиллеру. Я обязана знать ту эпоху, в которой случилась та или иная история, иначе невозможно постичь логику поступков героев. 

- А как Вы выбираете пьесу? У Вас довольно своеобразный вкус,  и как результат -  своеобразные работы, после которых что-то в человеке меняется. Что же Вас может  увлечь в первую очередь?
- Мне кажется, что режиссёр только тогда режиссёр, когда у него есть своя главная тема, то, что ему хочется обязательно донести до зрителя. Все мои спектакли, так или иначе, объединены одной темой – это  Нравственный Закон и Человек, «разместившийся» в нём.
Многое для перевода и, возможно, последующего сценического воплощения беру в Германии. В городе Мюльхайме проводится ежегодный фестиваль современной немецкоязычной пьесы «Stücke“ («Пьесы»), а каждые два года в рамках этого фестиваля собирается международный симпозиум театральных переводчиков, которые затем переводят, отобранные ими пьесы на родной язык. Я много лет принимаю участие в этом форуме. На фестивале пьесы представлены в формате полноценных спектаклей, но конкурс проводится только по текстам. Есть две премии: профессиональная основная  и зрительская. И иногда они не совпадают. 

- Вы сказали о «нравственном законе»  как точке отсчёта. Это как у Канта? 
«Две вещи наполняют душу всё новым и нарастающим удивлением и благоговением, чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них: звездное небо надо мной и моральный закон во мне».  
- Именно. Если отбросить суету и второстепенное, всё всегда сводится к нравственному закону в нас и звёздному Небу, то бишь к вселенским аспектам всего сущего… Всё зависит от этого: войны, мир, заключённый после войны; преступность – всё в конечном результате сводится к тому, как воспринимается и проживается тобой нравственный закон. Мир изменчив, а нравственный закон один и его познаёшь только наедине с собой, и в нём не последнее место занимает такое понятие, как честь, которое нынче практически предано забвению. А между тем жизнь не всегда воспринималась как абсолютная ценность. А вот честь - да. Так было в античности, так было в 19 веке. А соблюдение баланса между ценностью жизни и ценностью чести – дело тонкое, сложное, требующее, чтобы «душа трудилась», как сказал поэт Николай Заболоцкий. И это то, что увлекает в творчестве. И, мне кажется, это и есть задача современного искусства.

- Вернуть ценность базисных понятий?
- Однозначно. Они никуда не делись, просто ушли в тень. Часто, в разговоре со студентами перво- и второкурсниками, наблюдаю это. Оказывается, они не очень понимают, что такое честь, достоинство, мораль, и объяснить это, как выясняется, крайне сложно.

- И как вы объясняете?
- Это мой  маленький секрет... 
Иногда рассказываю о декабристах и их жёнах: они могли не ехать в Сибирь за своими мужьями, но поехали… Или пример со спектаклем  «Коварство и любовь». Мне важно   слышать, что говорит зритель. И вот как-то раз столкнулась с группкой молодых людей, лет 15ти-17ти, симпатичные ребята, искренние, главное. Мальчик говорит девочке: «И всё-таки я не понимаю, зачем уж так? Ну, написала она письмо, но  зачем же  так… отравить… какая-то ерунда».
Конечно же, всё не просто, для этого нужны исторические знания в том числе о том, как люди ощущали себя в то время, каковы были ценности, почему в конце концов юная Луиза не может просто открыто сказать: «Я написала то, что мне сказали». Невозможно объяснить информативно, буквально, «по-интернетовски». Время другое, нравы, – все эти особенности надо учитывать.

- Режиссёр Алла Рыбикова - она какая? Каким должен быть хороший театральный режиссёр?
- «Хороший» - не знаю. Знаю, что я такая,  какая есть.
А театральный режиссёр…Во-первых он должен уметь точно  отыскать материал, уметь точно определить, почему эта пьеса должна быть именно здесь и именно сейчас, . Во-вторых, определить «сценичность» материала, то есть, годится ли это для сцены или лучше снять кино.

- А как это можно определить? Например, появилось интересное литературное произведение, читателям нравится, можно ведь адаптировать…
- Этому учишься. Театр, сцена живёт конфликтом, не повествованием, как художественная литература. Хотя иногда и художественная литература сценична – чеховские рассказы, например. Учишься чувствовать.  И это  нужно определить, почувствовать, понять и развить в себе. И потом, в соответствии с этим, принимать решения, а это – ответственность.
Вы посмотрели три разных спектакля: «Ангелочек, или Сексуальные неврозы наших родителей», «Бешеная кровь» и «Коварство и любовь». «Сексуальные неврозы» - это клиповая драматургия, абсолютно. Автор даже написал в конце пьесы: «Конец бабины». В спектакле этого не ощущается. Просто  режиссёру драматического театра, особенно психологического, необходимо придумать, как минимализировать эту «клиповость» и «переплавить» её в некий монолит.
  
- То есть, увидеть сразу конечный результат?
- Режиссёрское мышление – это обязательное  видение целого.
Но продолжим. Театральный текст двух авторов из Германии Нуркана Эрпулата и Йенса Хиллье «Бешеная кровь», созданный, кстати, по мотивам французского фильма «Последний урок», в очень малой степени пьеса. И важно было понять, можно ли сделать сценическую версию, подходящую академическому театру. А вот  «Коварство и любовь» Шиллера – это драматургия, Пьеса с большой буквы, но там надо было понять, как «тогдашнее время» сделать доступным пониманию современного зрителя. И ещё: успешный режиссёр умеет делать точное распределение по ролям – это 80% успеха спектакля. Успех – это  когда  спектакль состоялся.

- Подбор актёров – чем  лично Вы руководствуетесь?
- Ориентиры у разных режиссёров разные – и это надо признать. Хотя, когда учат студентов, всех учат практически одинаково. А потом жизнь всё корректирует, и каждый ищет и находит свой путь. 
Как поступаю я? – Я ищу актёра, в котором как в человеке присутствовала  бы хоть часть того, что заложено в персонаже, или в моей трактовке персонажа, и это обязательно. То есть, чтобы психофизика  совпадала.
Кто-то скажет: это мышление типажами. Может быть. Но мне кажется, правильнее искать актёра, который соответствовал бы такому-то типажу, нежели ломать некоего исполнителя  во время репетиций, добиваясь от него того, чем он на самом деле не является.
Не все со мной согласятся, потому что считается: актёр должен уметь играть всё. Это, конечно, верно, но только отчасти. - Актёр может и должен уметь играть всё, но если он не соответствует «типажу», он никогда не будет «десяткой». «Девяткой», может быть, но «десяткой» - никогда. А мне хочется стремиться к «десятке». Дора  в «Ангелочке» - это «десятка», и пока я её не нашла, спектакль ставить было бессмысленно.

- А как можно эту психофизику определить? Вы ходите на спектакли,  наблюдаете за актёрами?
- Конечно, хожу и наблюдаю. А ещё нужен нюх, а ещё мне помогает моё образование на факультете психологии МГУ, а ещё, конечно же, важно по-человечески понимать, кто, чем дышит. Понять это можно довольно быстро, даже просто побеседовав с актёром, которого ты не знаешь. В общем, надо ходить, смотреть, искать. Как камертон – «дзынь!» - будет отзываться или нет. Это очень творческая задача, и увлекательная,  без сомнения.

- Вы работали и работаете с разными театрами, но основная деятельность с киевским театром им. Леси Украинки. Как вы стали сотрудничать и когда?
- В 1973 году я попала на студенческую практику в газету «Вечерний Киев», где работала в отделе «Литературы и искусства», занимаясь театром. Как-то мне поручили написать материал о молодых актёрах театра им. Леси Украинки - так и познакомились. Потом интенсивность нашего сотрудничества не всегда была одинакова, но с 1995 года я стала сотрудничать с коллективом театра и его художественным руководителем 
М .Ю. Резниковичем  плотно. Тогда у нас возникла ещё одна точка соприкосновения: гастрольная политика театра, связанная с Германией. С 1998 по, примерно, 2002 гг. - период активных обменных гастролей между театром Леси Украинки  и рядом немецких театров, а также участия театра в нескольких немецких фестивалях. Я познакомила руководство театра с режиссёром-педагогом, руководителем учебного театра «Studio-Bühne» Института театроведения университета Людвига Максимиллиана в Мюнхене Катрин Кацубко, и  мы вместе осуществили  несколько двуязычных театральных проектов: «Ромео и Джульетта» по Шекспиру, «Марат/Сад» по Петеру Вайсу, «Пробуждение весны» по Ф.Ведекинду.. Я тоже училась в этом университете параллельно с Театральной академией им. Августа Эвердинга по специальности «драматург». В Германии это не  человек, пишущий пьесы - тот называется «автор». А это другая  профессия: это театральный деятель широкого профиля, умеющий всё; некий «человек-оркестр», которого учат всему -: сценической речи,  игре, режиссуре, работе в литературной части, театральному менеджменту, руководству театром. Закончившие такую специальность пополняют потом ряды руководящих кадров на театре.  
Сотрудничество со «Studio-Bühne» продолжается и до сих пор: В марте 2019  у нас гостил их немецкий спектакль по мотивам романа Тургенева «Отцы и дети», а в июне 2019  в Мюнхене  был в гостях наш спектакль «Бешеная кровь».  . 

- Творчество - что это для Вас?
- Я работаю, «творю», как живу. И ничего больше. А если что-то не получается, продолжаю искать в ожидании некоего своего маленького «озарения», и оно обязательно приходит; может, не сразу, а потом: раз! - и на тебе «инсайт»..

- Вы его ищите специально?
- Нет.   Нужно просто остановиться, оглянуться, привести всё в соответствие, «успокоить вибрации», быть внимательной к тем сигналам,  которые тебе даются, - тогда всё будет. Хотя кто-то другой станет работать совершенно по-иному, например, усиливая вибрации. У каждого свой Путь. Главное, чтобы он был твой. Потому что просто «школы» и методики не достаточно. Надо развиваться и самому. 

- Вы строгий режиссёр, требовательный?
- Это касается того, какой я вообще человек, а не только режиссёр. Потому что я - какая в жизни, такая и в театре. Да, я - требовательный человек и, хоть выгляжу не строгой, но я требовательна в базисных вещах, отношение же к вторичным  можно вариировать.

- Базисные - это  какие?
-  Если ты начал работать над чем-то, отдавай себя полностью. Потому что до того, я предлагаю человеку подумать, будет ли он этим заниматься или нет, но если он дал согласие, то  я ожидаю от него самоотдачи, то есть выполнения своих задач  на все 100%. Ну, или в приближении к этому….
 
- Объединить психологию, театр, свою жизнь с искусством – это ведь служение. Что Вы хотите сделать для мира, в чём миссия Аллы Рыбиковой?

- Тут есть несколько уровней целей и желаний.  Есть мой личный, субъективный. Мне хочется иметь возможность быть тем, кто я есть. То есть самореализация, так называемая. Мне хочется обратить внимание людей, зрителя, или сообщить им что-то заново, - то, чего они ещё не знают, то, что мне кажется важным. И ещё…важен КАТАРСИС, очищение (пусть и страданием), Тогда в человеке что-то станет чуточку другим, что-то перевернётся, сдвинется, и это будет потрясение. Театр существует ради потрясений. Во всяком случае, мой театр.
Мне иногда говорят: «Ты делаешь только то, что тебе интересно». Как будто это должно быть иначе! Делать для театра и зрителя то, чем не горишь сам – это великое заблуждение, ОШИБКА.

- Когда Вас критикуют, как Вы к этому относитесь?
- Болезненно, как и все обычные люди, хотя и не показываю этого. Но что такое критика? Кто, почему и зачем критикует? Это важный вопрос, но и очень не простой. Ведь я мгновенно должна понять, есть ли рациональное зерно в том, что говорится. А к критике я привыкла с детства: мой отец, когда хотел поругать меня, всегда начинал со слов «сейчас я буду тебя критиковать». Была у него такая фигура речи. Поэтому я всегда смотрю: если человек меня «критикует», - каковы причины этого и что за этим скрывается.. Возможно, он говорит такое, потому что чего-то не понял, не знает событийно, и тогда я пытаюсь ему объяснить, что к чему, чтобы он, может быть, скорректировал свою «критику».
Профессиональная критика – это  другое. В этом случае я всегда могу объяснить, почему я так сделала. К негативным отзывам отношусь вообще спокойно: это мнение людей, существующих на другой волне, нежели я. .

- Вы гибкий человек?
- Раньше была негибкая, потом научилась этому.. Но гибкая - до определённого предела: это не должно касаться базисных вещей. Существует определённая свобода художника, и она должна быть.

- Редко бывает, что режиссёр присутствует на каждом своём спектакле, особенно если он идёт годами. А Вы всегда приходите, наблюдаете за действием, зрителем, его реакцией. Что это?
- Мне интересно.

- Так спектаклю «Ангелочек» 10 лет!
- Ну и что!  Зато я вижу, как за 10 лет менялось общество. Если ничто не препятствует, я практически на все свои спектакли хожу. Да и артисты спрашивают потом: «Как прошёл спектакль?». Это у нас в театре принято – следить за спектаклем, чтоб он не «разваливался», ведь у спектаклей есть  такая тенденция.

- Как это? Что, актёры не знают своих ролей?
- Знают, конечно, но могут и хотят каждый раз чего-нибудь придумать и добавить от себя. Иногда это полезно для дела, а иногда может навредить. Мы обсуждаем, или я делаю замечания, и оно принимается или отвергается. Спектакль – живое существо, он каждый раз разный…

- Ваши спектакли -  как молодая кровь, они омолаживают театр, дают ему приток воздуха 21 века. Да, мы любим Чехова, Миллера и других, их новые прочтения, но это всё равно классика, старая добрая классика, узнаваемая и известная. Мало кто берётся за современный материал и ставит его на театре. Я говорю не о чернухе, эпатаже, полных безнадёги с  выключенным «светом в конце тоннеля». Ваши работы актуальны и всегда дают надежду; в них есть в конце свет, за которым зритель на них и приходит. Как это вам удаётся в академическом театре?
- Во-первых, нашему руководителю, Михаилу Юрьевичу Резниковичу это интересно, иначе ничего бы не получилось. Во-вторых, в основном эти спектакли  сделаны не для большой, а средней сцены – это тоже в эстетике нашего театра. Хотя работать с неизвестными современными авторами, конечно, рискованно, не каждый режиссёр готов на это: неизвестно,  будет ли зритель, какая у него будет реакция. Ну а про то, что «омолаживает», я вовсе не думаю. Думаю о другом: что в том или ином материале есть важного для сегодняшнего зрителя.

- Вы ведь переводчик и многое из поставленного Вами перевели сами. Точность и трактовка перевода радует, ведь многое зависит от трактовки, прочтения…
- Просто при переводе я знаю, что стоит за словом, почему в немецком языке автор выбрал именно это слово, а не какое-то другое. Это часть профессии. Помогает то, что я жила и училась в Германии.
Обратимся к «Сексуальным неврозам». Я видела большое количество спектаклей, и каждый раз мне в них чего-то не хватало. Познакомилась я с пьесой ещё на переводческом форуме в Мюльхайме, мы работали над ней, и она меня сразу покорила. Захотелось максимально раскрыть потенциал произведения, потому что практически все сценические версии    этого материала не удовлетворяли меня, и я пришла к выводу, что большинство режиссёров привлекала  прежде всего эротическая составляющая.  
Все прежние постановки вызывали ощущение нераскрытости проблемы, и захотелось это исправить, что ли…   Постепенно образ этой девочки становился всё более выпуклым. Для меня была важна глубинная составляющая этой пьесы - не секс, а, условно говоря, «неврозы общества». Но для этого нужно знать, что такое невроз вообще, что такое норма, что такое не-норма, патология и что такое «а-норма». В пьесе у Отца есть замечательная фраза, которая для меня является ключевой к спектаклю: «Отклонение от нормы не есть болезнь». Для нашего общества осознание этого -  очень важная вещь.  . Где границы нормы, не-нормы и а-нормы, ведь сказать «ненормальный» это поставить клеймо на человека, а понятие а-нормы не тождественно ненормальности, это просто нечто Иное. Вот Дора  и есть это нечто Иное.

Потом  была сценическая читка в Омске, потом читка в театре Леси Украинки…И вот, в конце 2009-го в нашем театре состоялась премьера   спектакля «Ангелочек». (Это, кстати, наша «добавка» к названию и наше «видение».)  

Неординарный спектакль, успехом которого в первую очередь выступает  то, что не только зритель, но и артисты имеют возможность кое-что понять о себе, об окружающих, о субкультуре и продолжать размышлять об этом дальше. И это ценно в такой работе. Потому что когда делаешь классику, из неё надо вытащить то, что в ней адекватно современному, а здесь есть замечательная возможность дать людям посмотреть на них самих.

Продолжение следует…

Из досье редакции
Алла Юрьевна Рыбикова  – российский и украинский театральный деятель, режиссёр, филолог,  психолог, литературный переводчик, кандидат филологических наук.
Посмотреть её работы можно в Национальном академическом театре русской драмы имени Леси Украинки: «Ангелочек, или Сексуальные неврозы наших родителей», «Бешеная кровь», «Женщина былых времён», а также в соавторстве «Враг народа» по Г Ибсену, «Коварство и любовь» по Шиллеру, «Над пропастью в…»
И Бауэршимы. А также «Морфий» по Михаилу Булгакову в театре «Актёр». 

Всеукраинский молодежный журнал "Стена"
Беседовала Наталия Костылева